Санькя: роман

"Захар Прилепин - молодой нижегородский писатель. Это очень неожиданная, мне кажется, для Прилепина история такого молодого человека, который проходит через всякие испытания, прежде всего политикой (он член некой такой радикальной молодежной организации), и история его отношений с прошлым, настоящим, попытка, как мне кажется, сформировать некоторый редко встречающийся образ героя в литературе", - Александр Иванов Рецензия Льва Данилкина из журнала "Афиша" "Санькя" его называют деревенские бабушка с дедушкой, но звук "к" в имени, намекающий на мягкость и душевную кротость, - ложный сигнал: он агрессивный интеллектуал, член экстремистской партии "Союз созидающих". Его лупят резиновой дубинкой и топчут сапогами, но инстинкт любви к родине сильнее - он и не думает соскакивать с этой иглы. Однажды "союзница" Яна выкаливает пакет с тухлыми макаронами на голову президенту- и вот тут псы кровавого режима начинают гоняться за членами "Союза" без ограничений скорости. Боевая группа Саши добывает оружие и захватывает здание администрации. Их революция явно обречена, но - последняя фраза романа - "ничего не кончится, так и будет дальше, только так". Только так живет и автор, горьковчанин Прилепин, человек с романной биографией: филфак университета, ОМОН и командировки в Чечню, НБП, к тридцати годам - два романа: "Патологии" и "Санькя". В "Саньке" романист поставил на карту, которая называется "герой- нашего-времени",- да и кто угодно поставил бы, будь у него такой опыт. Герой нарисовался настоящий: член НБП, живые деревенские корни, мученик идеи, романтик, ломающий мир об колено. Концентрированная, двухсотпроцентная жизнь: вольница, "бункер", конспирация, ватага, состоящая из крупных экземпляров, - про каждого роман пиши; красивые волевые девушки; драки с ментами и бандитами; демонстрации, захваты, погромы; пытки в фээсбэшных застенках; стычки с яркими современниками-идеологами (в частности, эпизод с "Левой", в котором Дмитрий Быков узнается не меньше, чем Лимонов - в вожде "Костенко"). Этот "Санькя", по идее, мог бы стать тем, чем стала сто лет назад горьковская "Мать", - пробивающим защитные панцири здравого смысла, центральным для своего времени идеологическим романом и вербовочным инструментом. Молодая партия, молодая энергия, злобная, прогнившая власть, революция, романтика, евангельские события здесь и сейчас, захлебывающийся репортаж с Голгофы - все ведь то же самое, по сути. И да, для своей партии Прилепин сделал в этом романе важную вещь: он откорректировал имидж, продемонстрировав, что репутация карнавального движения, своего рода политических флеш-мобберов, не соответствует действительности, что бросать в чиновников: тухлятину - очень страшно, потому что за этим - неминуемо - последуют мучительные пытки, сломанные челюсти и руки, изнасилования и, не исключено, годы тюрьмы. Однако, осваивая драгоценный для писателя опыт, Прилепин пошел по самому простому пути - синтезировал автобиографичного героя и заставил его еще раз пережить адекватные задаче перипетии последовательно и прямолинейно. И из-за того что повествование не организовано ни в какую конструкцию, не ограничено никакими временными или пространственными рамками, роман оказался похож на панораму склеенных почти механически, не сросшихся эпизодов. Эпизоды из яркой жизни нацбола просто чередуются с идеологическими дискуссиями (с очень картонными персонажами) и воспоминаниями о деревенском семейном рае (очень предсказуемыми); вот, пожалуй, и все. Еще один источник читательской невралгии - стиль. "Глядя на Хомута, Саша приметил, что и вправду - фуфайку он на голое тело набросил - пока гроб укладывали, она расстегнулась, и голая грудь виднелась. Ветер вылетал порой навстречу саням, злой, хваткий, но вскоре исчезал в лесу ни с чем. Все ему нипочем было, Хомуту. Правил, стоя на коленях, легко и сурово. У стариков оконца горели. Бабушка на пороге встречала. Дверь открыла". Прилепин - писатель работает резкими, отрывистыми движениями - ломает и гнет синтаксическую арматуру, а потом наотмашь кидает на нее куски глины, быстро долепливает рельеф, не церемонясь с материалом, будто назло кому-то неестественными инверсиями добиваясь нужного эффекта, - получаются грубые, шероховатые, мосластые, люмпенизированные языковые тела, словно покореженные напором витающих в атмосфере потоков ненависти, любви и агрессии. Эффект есть, и стиль романа соответствует содержанию, в нем тоже - выброс тестостерона, и да, у Прилепина хорошо получается писать драки, митинги и погони. Другое дело, что когда та же манера используется применительно к "мирным" кускам: получается претенциозно; это режет слух, и довольно часто. Почему он не может остановиться? Похоже, для Прилепина борьба с "гладкописью" - момент, существенный сам по себе; для него важно все время насиловать язык, держать градус, вышибать из текста "литературность", которая, не исключено, воспринимается им как своего рода стилистический аналог социальной чуждости, буржуазности. Горький, который в "Матери" выполнял примерно туже задачу - оживить картонного Павла Власова, - сформировал для своего героя конструкцию, показав его через историю о воскрешении матери, Ниловны. Прилепину, похоже, показалось, что исключительный материал и точно подсеченный герой-нашего-времени все вытянут и так, а организовывать эпизоды, заниматься не только героем, но и "посторонними", придумывать способ повествования и прописывать сюжет, мотивировки - все это тоже род "гладкописи", все это из старого мира, буржуазной литературы, которой все равно скоро кирдык. Ну и получилась - сырятина; и опыт он свой замечательный - запорол. Тестостерон прет, но количество так и не переходит в качество, конфликта между "Санькя" и "Саша" - нет, герой все время одинаковый - что в первой главе, что в последней; никакой духовной трансформации с ним не происходит; он просто подтверждает то, что и так было ясно про него с самого начала. "Повседневная жизнь национал-большевика в начале XXI века" - да, сделано; но Романа с большой буквы из этого не вышло.